Аркадский памятник. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦАПалемон, старый пастух. Какое великолепное зрелище открывается со всех сторон! Везде блистает Натура избраннейшими своими сокровищами и для каждого чувства приготовляет богатое пиршество. Мне кажется, что я дышу здесь гораздо чистейшим воздухом. Совсем необыкновенные чувства разливаются у меня в сердце; восторг, сладостное упоение..
Ах, добродетельный юноша! Как я тебе благодарна, что ты исполнил мое желание и привел меня сюда! Лизиас. Но исполнишь ли теперь и мое желание, любезная Дафна? Ведь ты помнишь, что мне обещала? Дафна. Руку мою? Могу ли чем- нибудь маловажнейшим наградить тебя за то, что ты оставил для меня свое отечество? Лизиас. А сердце твое?
Можешь ли ты наградить меня чем- нибудь важнейшим? Дафна. Сердце давно уже отдано тебе за твои добродетели. Разве ты этого не знаешь? Лизиас. Для чего женикогда еще не осмеливался я хорошенько спросить тебя о том, для чего ты в самой Спарте не хотела мне вместе с сердцем дать руки своей? Дафна. Для испытания твоей любви ко мне. Лизиас. Разве бы я не пошел уже с тобою на край света, когда бы ты увенчала любовь мою?
Неужели ты этого боялась? Дафна. Нет, я боялась отсрочки. Скажи мне, юноша, как бы я, став твоею, могла тебя в чем- нибудь не послушаться? Лизиас. А как же бы и я мог тебя не послушаться и не исполнить твоего желания, как бы скоро узнал его? Так знай же, что Аканта была мне не мать.
Лизиас. Не мать? Дафна. Нет, однако ж я обязана была любить ее, как мать свою, потому что она воспитывала меня с такою нежною попечительностью, с таким неусыпным старанием.. Лизиас. Да кто же она была?
В последнее нападение спартанцев на безоружные Аркадские долины была она уведена отсюда вместе с другими пленниками. Она вышла замуж за похитителя своего, более по принуждению, нежели по избранию; а по прошествии пятнадцати лет смерть мужа ее освободила ее от брачных уз. Лизиас. Какое чудо!
А я всегда почитал тебя Акантиною дочерью. Дафна. И я так думала, потому что с самого того времени, как начала себя чувствовать, не помню ни одной женщины, которая бы меня так любила, как она, и которую бы могла я почесть своею матерью.
Иногда носится в моих мыслях какой- то образ, который приводит сердце мое в несказанное сладостное движение, и в таком случае кажется мне, будто я его когда- то видела, может быть в самых первых летах детства; но подлинно не знаю, что это такое: одна ли мечта сновидения, или память моя старается опять возобновить существенный образ, заглаженный временем. Но будем говорить об Аканте. Поздно уже настало время свободы ее. Будучи снедаема тайною горестию, она должна была оставить ту сладкую надежду, которая ободряла ее во время неволи, — надежду увидеть опять любезные свои долины; а это ускорило конец ее. Лизиас. Итак, она недолго жила по смерти мужа своего? Дафна. Только десять горестных месяцев. День ото дня слабость ее увеличивалась; и в самый тот час, как светильник жизни ее готов был погаснуть, она подозвала меня к постели своей и прерывающимся голосом сказала мне: «Дафна!
Я показываю тебе любую девушку, а ты должен сделать так, чтоб она в тебя . Егора я давно уже не любила, его место в моём сердце уже занял другой .
Я приняла на себя имя матери твоей только для того, чтобы муж мой любил тебя; ты дочь любезнейшей моей приятельницы». Потом говорила она: Если боги присудили.
Быть здесь счастливой тебе,То в Аркадии ты можешь. Счастье, мир, покой найти. Там опять найти то можешь,Что теряешь здесь во мне. Она хотела говорить более, но смерть отняла у нее язык и покрыла мраком глаза ее, которые она несколько раз с тоскою на меня устремляла. Молча пожала она руку мою и скончалась. Лизиас. И во всю жизнь свою не говорила тебе ничего такого, по чему бы можно было догадаться, кто были родители твои и где тебе искать их? Дафна. Ничего. Она говаривала только об одном отечестве своем; и сердце ее столько им занималось, что Аркадия была у нее всегда на языке.
Там только, говорила она, только в этой радостной стране можно еще найти истинное благополучие. Богатый там всегда умерен,Доволен бедный, и в трудах. Там всякий весел и покоен,Там верны, нежны все в любви. Там старый молод, бодр весельем,А юный нравом, духом стар. Там нет вражды, коварства, злобы. Златое время там течет.
Не забываются юности грани Белой черемухи – чайки крыло?! Сердце мое почему не остыло? Вышла ты замуж давно по расчету Муж, как богиню, катает в авто Ты вечно занят и тебе не до меня. К тому же у тебя ещё семья. Ты, как всегда, проблемами зарос. Я вновь одна, одна, одна. И перед телевизором сижу я до поздна. Давно уже закрыла сердце на замок. Я показываю тебе любую девушку, а ты должен сделать так, чтоб она в тебя Егора я давно уже не любила, его место в моём сердце уже занял другой.
Ты что на страничке давно не была? Мне грустно сегодня, в душе моей боль, А рядом с тобою тепло и покой! И вот ты уже закрываешь глаза Наполнена болью, скатилась слеза, И лезвием режут по сердцу слова: *Приди, обогрей, я замерз без тебя!*.
Коротко сказать, в Аркадии царствует простота, невинность и радость. Такими прелестными 3. Аркадию. Тебе известно, что с моей стороны не было иного условия, когда ты за меня стал свататься. Лизиас. Оно исполнено, любезная Дафна! Для тебя оставил я свое отечество, Спарту. Дафна. Однако ж ты не раскаиваешься? Лизиас. Ах! При первом олтаре, посвященном Пану, поклянусь я быть твоею.
Для счастия любви нашей потребно благословение богов. Лизиас. Правда, что для успеха каждого дела потребно благословение богов. И конечно, они благословят любовь нашу. Ты прекрасна, и еще более, нежели прекрасна, — ты добродетельна.
Ах, как я счастлив! Дафна. Как и я счастлива! Потому что и ты добродетелен. Лизиас. Но не идти ли нам к этим счастливым хижинам и не познакомиться ли с жителями, чтобы они указали нам место олтарей своих? Дафна. С радостию.
Если они так добры, как Аканта говорила, то им надобно радоваться нашему благополучию; потому что добрые люди всегда веселятся радостию других, и гостеприимство, сказывают, нигде так не наблюдается, как здесь. Лизиас. Однако ж будем несколько поосторожнее. Дафна. А что? Лизиас. Пятнадцать лет, говоришь ты, Аканта не была в Аркадии. Мороз может в одну ночь побить самые прекраснейшие цветы, а заразительный порок может в малое время переменить народные нравы. Подумай о моем отечестве — о Спарта! Зачем называю тебя таким именем!
Дафна. Не бойся ничего; я полагаюсь на предчувствие сердца своего — на тайное движение, туда меня влекущее. Лизиас. По крайней мере позволь мне идти наперед и поискать кого- нибудь из жителей.
Может быть, угадаю по виду и словам его, какого приема нам здесь ожидать. Между тем ты можешь укрыться здесь в лесу. Я пойду только за этот кустарник, который закрывает от нас часть хижин. Дафна. Хорошо. Только поскорее приходи назад. Лизиас. Как голубь, который летит назад к своей голубке. ЯВЛЕНИЕ 2. Дафна. Добродушный Лизиас!
Любовь делает его боязливым; а между тем он забывает, что без него могло бы мне быть еще страшнее. Однако ж в этой спокойной долине нечего бояться. Где нравы просты, тихи, кротки; Где в сельских хижинах живут.
И любят воздухом питаться; Где пища состоит в плодах. И где руно одеждой служит —Невинность безопасна там. Но где во мраморных чертогах. Со скукой праздность жизнь влачит,Где червь индийский есть одежда,Куда из Тира пурпур шлют,Где алчность к злату горы роет, —Невинность там страшись всего! Кажется — кажется, что в кустах слышу я шум. Как все хорошо пахнет! Когда вдруг все поля, покрытые мраком, в чистейшем свете представятся глазам нашим; когда дремавшая Природа пробудится и снова придет в движение, и все, на что ни взглянешь, оживет и возрадуется; когда весь хор маленьких сладкогласных птичек, сидящих по кусточкам, пристанет к кроткой песне парящего жаворонка..
Дорис. А когда после жаркого дня приближится сладостный вечер и прольет на все нежную прохладу; когда под тихий шепот осинника и тополя и под журчание ручья запоет соловей громкую вечернюю песнь свою; когда стада протянутся вниз по пригорку, благовонными травами усеянному.. Лавра. Так мы обе правы, миленькая сестрица. Каждое время в сутках имеет свои приятности; всякое любезно и сладостно и наполняет сердце благодарением и радостью. Дорис. Правда, правда, любезная Лавра. Поутру буду я с тобою хвалить утро, а ввечеру хвали со мною вечер — так вот мы и согласны.
Да послушай, сестрица, — довольно ли у нас цветов? Лавра. И очень, очень довольно. Посмотри, сколько у меня. Старичок наш мог бы ими покрыть все кипарисы вокруг монумента — все, сверху донизу.
Дорис. Когда цветы сплетешь в венки поплотнее, так их много пойдет. А мне хочется, чтобы и для нас сколько- нибудь осталось. Лавра. Да если бы их и недостало, так бы нам не о чем было тужить. Ведь здесь везде растут цветы; мы их ногами топчем. Только скажу тебе за тайну, что ныне мне очень тяжело рвать цветы, хотя это упражнение для меня очень приятно в другое время. Дорис. Отчего же? Лавра. Ведь ты знаешь, на что цветы надобны нашему Палемону?
Дорис. Конечно, на воспоминание прежней потери своей. Лавра. Не прерывает ли оно на несколько минут всегдашней радости нашей? По крайней мере придет тут в голову какая- нибудь печальная мысль, а этого я не люблю. Я такая же смертная, как и вы. Я друг ваш, и почту себя счастливою, если вы захотите быть моими друзьями. Лавра. Как этого не хотеть! Вид твой показывает, что ты не хуже самой лучшей пастушки нашей.
Дорис. И мы бы, конечно, почли тебя своею, если бы на тебе было не такое платье. Дафна. Я не ваша. Однако ж желаю принадлежать вам, если вы захотите принять меня. Лавра. С радостию, с радостию!
Пойдем в наши хижины; и все, что у нас есть, будет твое. Дорис. Все, все. Стада наши будут тебя кормить и одевать; ты будешь питаться лучшими плодами, которые для нашего наслаждения растут у нас на прекрасных деревах. Дафна. Прелестные девушки!
Позвольте мне вас обнять и прижать к сердцу! Старики наши говорят, что чужестранцы, которым мы нравимся, конечно приятны богам, любящим свободу и простоту.
Народ должен радоваться, когда умножается число честных людей, которые всеми силами стараются быть добродетельными и чрез то возбуждают нас к добру. Слава богам, что будет больше прилежных людей, обрабатывающих долины наши!
От этого они еще более украсятся. Дорис. Можем ли мы думать, что благодетельная Природа только для нас произвела плоды и стада и только для нас украшает луга благовонными цветами?
Попеременно. Дорис. Когда у нас цветами. Покроются поля,Лавра. Когда у нас плодами. Покроются леса,Дорис.
Приятно ли мне будет. Всегда одной их рвать? Лавра. Приятно ли мне будет. Одной плоды срывать? Вместе. На что, на что нам всё бoгaтство, Когда делить его нельзя? Дафна. Блажен, блажен, кто в счастье ближних. Находит счастие свое!
Везде во всем, всегда он счастлив; Всегда доволен, рад, блажен! ЯВЛЕНИЕ 5. Прежние, Лизиас,Эвфемон. Лавра. О боги! Вот опять новое явление. Дорис. Ах, этот молодой пастух — однако ж он не пастух; он совсем не таков, как пастухи наши, — верно, пришел с нашим другом (указывая на Дафну), ведь ты хочешь быть другом нашим?